понедельник, 23 ноября 2015 г.

Артур Бондарь: «У нас была задача создать мемориал поколения»

This is a photobook расспросил украинского фотографа Артура Бондаря о его книге «Подписи войны» (рецензию на нее читайте тут), о краудфандинге, цветовых акцентах в издании и о том, как эта работа вывела на новый уровень его видение собственного проекта.



— «Подписи войны» не сразу стали книжным проектом. На каком этапе и под воздействием каких причин ты решил облечь фотографическую серию в такую форму?
— Я начинал снимать проект в 2010 году и тогда даже не мог представить, что это все вырастет в книгу. После трех лет работы над серией в Украине, после всех выставок я думал, что история закончена. Еще до революции на майдане я переехал в Москву, а спустя некоторое время между странами сошла политическая лавина, и я стал замечать, как даже среди моих друзей растет уровень агрессии. Я искренне этого не понимал. Когда же дело дошло до критической точки, я понял: мне нужно что-то сказать. Так я решил снимать точно таких же ветеранов, которые прошли ту же Вторую мировую войну, но делать это в России. Мне казалось, это очень правильное решение, которое может наглядно показать: русские и украинцы одинаковы. Я абсолютный пацифист. Я никогда не считал, что можно добиться мира применением оружия и насилием.

Я два года снимал ветеранов в России, и как раз приблизилась 70-я годовщина со дня окончания Второй мировой. Я решил, нужно сделать выставку и в одном пространстве объединить фотографии из Украины и России. Но проект в таком формате забывается очень быстро, поэтому хотелось сделать что-то более долговечное. Так я пришел к идее книги.

— Тебе потребовалось еще доснимать материал для издания? И отразилось ли это на съемочном процессе?
— Когда я понял, что хочу сделать книгу, что в нее войдут фотографии 70 ветеранов (мне очень нравится эта цифра), я все еще продолжал работать над проектом, хотя нужное количество кадров у меня уже было. Я никуда не спешил, но мне все равно хотелось снять как можно больше людей, ведь эта история — наша история, которой уже через пять-семь лет не станет.

— «Подписи войны» не были твоим первым издательским опытом. До этого у вас с Дональдом Вебером вышла совместная книга «Баррикада». Насколько стиль работы над ней отличался от того, как ты делал «Подписи»?
— «Баррикада», которая, кстати, стала довольно успешной, и «Подписи войны» — это для меня два совершенно разных опыта. Первая была выпущена в Нидерландах при участии Schilt Publishing, большого издательства, специализирующегося на фотокнигах. Поэтому, когда мы подписали договор, большая часть ответственности легла на плечи издателя. Дизайн делали они сами, а мы с Дональдом вносили лишь небольшие правки и говорили, что нравится, а что нет. В случае с «Подписями войны» все было абсолютно наоборот. Здесь за все отвечали я сам и дизайнер Антон Лепашов. Самый главный урок, который я извлек для себя в обоих случаях, заключался в том, что, пока ты не выпустил книгу самостоятельно и не принял участия во всех этапах ее производства, ты и представить себе не можешь, насколько это сложно.


— Со второй книгой ты решился на краудфандинг и с успехом закрыл свою кампанию в поддержку издания. Некоторые, связываясь с подобными инструментами по сбору средств на проекты, даже после удачного завершения отказываются от дальнейшего обращения к такой системе. А как ты считаешь? Насколько легким или, напротив, изнурительным был для тебя этот путь?
— К использованию краудфандинга меня больше привело не желание, а элементарная необходимость. Так получилось, что в связи с падением курса рубля цена бумаги для книги сильно выросла, и у нас получилась огромная дыра в бюджете. Это был наш просчет, который тоже стал хорошим уроком на будущее. Поэтому мы посоветовались с Антоном и решили, что единственным выходом будет краудфандинг, так как моих личных денег просто не было. Я в первый раз пошел на такое, и это оказалось для меня очень сложно. У меня принцип по жизни: я никогда никого и ни о чем не прошу, если знаю, что могу это сделать сам. И для меня было крайне непросто переступить через себя и попросить немного помощи у друзей, знакомых и даже неизвестных мне людей. Весь период краудфандинга — это тоже очень большой труд и опыт. Есть элементарные нюансы в этой системе, которые ты начинаешь понимать, когда ты уже внутри. Честно говоря, мне крайне не хотелось бы еще раз пользоваться добротой людей и обращаться к краудфандингу.

— Краудфандинг, как мне кажется, можно отчасти расценивать как некий механизм социологического исследования, изучения своей аудитории в целом, аудитории конкретной истории в частности. Удалось ли тебе прийти к каким-нибудь выводам во время собственной кампании? Какой фидбэк ты получал?
— По поводу исследования, с одной стороны, это верно, с другой — не совсем. Как выяснилось по итогам кампании, люди, которым просто нравится твой проект, не всегда готовы его поддержать финансово, причем по абсолютно разным причинам: у кого-то нет денег, кто-то не вполне разделяет твою точку зрения, а кому-то в принципе не нравится идея объединения русских и украинцев. Самым интересным и неожиданным моментом для меня была помощь абсолютно незнакомых мне людей, и наоборот. Некоторые из тех, на кого я рассчитывал, так и не откликнулись на мою просьбу. Но я считаю краудфандинг хорошим жизненным опытом, в какой-то степени лакмусовой бумажкой для любого проекта.


— В шорт-листах международных фестивалей и премий книжные работы, связанные так или иначе с различными аспектами Второй мировой — от личных историй до национальных, — занимают весьма представительную нишу. Однако на постсоветском пространстве подобных историй — не то чтобы изданий, а вообще фотосерий — невероятно мало. Учитывая то, насколько сакральна в нашем обществе тема войны и каким индикатором социальных настроений она порой выступает. Как считаешь, чем можно объяснить подобную ситуацию?
— Мы не замечаем и не переосмысливаем того, что у нас под носом. То ли глаз замылился, и мы перестали это видеть, то ли специально стараемся ничего не замечать и забыть. Для меня это стало очевидно, когда я начал делать свой долгосрочный проект о Чернобыле. После первой поездки я заболел этой темой и начал искать любые материалы по ней. Оказалось, очень многие иностранные фотографы приезжали туда в течение долгого времени, снимали и исследовали Чернобыль. Приезжали все, за исключением украинцев. Такое ощущение, будто именно они стараются забыть или не замечать, что произошло на их земле и повлияло, кажется, на всех людей в мире, кроме них. Я думаю, то же самое произошло и с темой войны и ветеранами. Когда у меня была большая выставка «Подписи войны» в Торонто, несмотря на то что там живет огромная украинская диаспора, ни один из ее представителей не пришел на мероприятие. Я думаю такие примеры все хорошо объясняют.

— Ты соединяешь в своем проекте персональную семейную историю с национальной. Насколько мне известно, стимулом для начала работы над основной полароидной частью «Подписей войны» стала как раз личная линия. А желание соединить оба сегмента в книге возникло сразу?
— Действительно, эта история началась после смерти моей бабушки. Я много думал о том, что мы оставляем после себя, думал о целом поколении ветеранов, которое уходит так быстро и незаметно. После этого я отправился ко второй бабушке и обнаружил у нее письмо и старые фотографии. Так и стартовал весь проект. Идея же симбиоза личной и общей истории о ветеранах была с самого начала, но я не представлял, как их можно совместить в книге. Мне кажется, Антон нашел идеальное решение. Он придумал сделать семейную часть в виде небольшой вкладки в центре издания, которую зритель может отличить не только по цвету и толщине страницы, но и на ощупь, так как мы специально подбирали другую по фактуре бумагу.


— Во время работы над изданием ты был активным участником процесса или на какой-то стадии все-таки доверился Антону и стал наблюдателем?
— Я выбирал одну кандидатуру из трех дизайнеров, чьи книги мне нравились. И я думаю, что Антон — именно тот, кто нужен был этому изданию и мне лично. Когда я рассказываю о «Подписях войны» в разных странах, я всегда говорю, что это наша книга, считая ее командной работой. Мне были очень близки отношение и подход Антона к дизайну. Он хорошо прочувствовал проект. Мы много разговаривали и обсуждали даже мельчайшие детали книги. И, самое главное, это был диалог. А в полиграфических тонкостях, в которых я ничего не понимал, я мог довериться Антону на 100 %, так как он, как и я, абсолютный перфекционист.

— Как долго вы трудились над макетом? Что в нем постоянно менялось, а какие элементы, напротив, утверждались на своем месте раз за разом?
— Работа над макетом продолжалась примерно три месяца. В самом начале мы поговорили с Антоном по скайпу, а потом я приехал в Питер, чтобы подробнее обсудить проект и показать весь материал, который у меня скопился. Было несколько макетов книги. Мы перепробовали много сортов бумаги, прежде чем нашли нужную. Также мне пришлось пересканировать все полароиды, чтобы сделать тень под снимком глубже. Именно это дает эффект того, что фотография лежит прямо перед вами. Антон и я специально ездили по различным мемориалам Второй мировой войны, желая прочувствовать атмосферу эпохи, пройти через эту историю еще раз. Именно так мы и нашли форму книги — форму черной гранитной мемориальной плиты с высеченными на ней именами. Мы специально подбирали бумагу, чтобы придать книге вес. Чтобы зритель, лишь только взяв издание в руки, чувствовал тяжесть гранита, тяжесть человеческих судеб. Таким образом протекала работа над каждой деталью.


— Черный цвет, несмотря на небольшое его присутствие в книге относительно остального материала, тем не менее кажется лейтмотивом всего проекта. Расскажи об этом акценте. Насколько для тебя было важно использовать именно его?
— Это заслуга дизайнера. Текстового и визуального материала было очень много, но не хотелось делать винегрет из всего этого. Когда первый макет был готов, мы его просматривали и поняли, что зритель просто устает от фотографий одной формы, пусть даже разных по содержанию. Мы думали о том, как же дать передышку человеку, который будет смотреть эту книгу, как же сделать перерыв, чтобы заставить его немного задуматься о смысле слов и о тех событиях, дать отдых глазам и задействовать воображение на пару секунд, дабы зритель смог представить себе ужас войны. Антон предложил идею с черными разворотами, и благодаря этому издание приобрело свой собственный ритм. На такие развороты мы поместили цитаты из воспоминаний ветеранов, которые коротко, но глубоко описывают переживания и мысли людей на войне. Мы также решили не писать полностью имя человека, сказавшего ту или иную фразу, сохранив лишь имя, отчество и первую букву фамилии. Если зритель сильно захочет, он сможет легко найти этого человека, просмотрев книгу еще раз. Мы всячески старались избегать прямой отсылки к какому-либо ветерану. Намного более важным было то, что эта фраза может принадлежать любому человеку из издания. Точно так же, как и история моей бабушки. Ведь есть тысячи таких ветеранов со схожей судьбой. Думаю, эти черные развороты с воспоминаниями людей сыграли одну из ключевых ролей в восприятии книги.

— Какие другие решения дизайна, на твой взгляд, характеризуют «Подписи войны» и соотносятся с основным посланием работы?
— Очень много деталей сделали эту книгу такой, какая она есть. Наша задача заключалась в том, чтобы создать в какой-то степени мемориал поколению, которое прошло через те ужасные события. Неважно, кем они были — солдатами, медиками, учителями, может, просто работали в тылу. Эта работа обо всех. Например, в конце книги мы перечислили имена присутствующих в проекте ветеранов, как бывает в списках, которые вы можете увидеть на любых военных мемориалах. Мы специально не переводили этот список на английский.

— Мне кажется важным, что при наличии в книге личной истории ты устранился от авторского высказывания в собственном тексте и ссылаешься на эссе Марины Ахмедовой. Почему так было решено сделать?
— У нас у всех есть одна общая история, но очень много разных взглядов на нее. К сожалению, во многих государствах, таких как Россия, Украина, Белоруссия и другие постсоветские страны, эту историю не раз переписывали. За свою жизнь в Украине я видел три школьных учебника, где одни и те же факты подавались по-разному, в зависимости от политики момента. У меня есть свое личное мнение по поводу Второй мировой, но я не собираюсь никому его навязывать. Я лишь даю человеку факты, в частности живых свидетелей тех событий и их воспоминания, а зритель пусть сам для себя делает выводы. Когда я попросил Марину Ахмедову написать текст для книги, я ей ничего конкретного не говорил. Просто попросил высказаться так, как она чувствует, и это полностью совпало с моими мыслями.


— Лишь некоторые из героев твоего проекта имеют голос на страницах «Подписей войны». Поясни, пожалуйста, метод работы с текстами воспоминаний ветеранов.
— Как я и говорил, текстового материала было очень много с самого начала. Однако во время съемки не у всех ветеранов удавалось взять интервью, ведь я иногда людей встречал прямо на улице или на вокзале — в общем, в разных местах. Не всегда имелась возможность поговорить с ними. Некоторые в силу своих лет о многом забыли, а другие не хотели вспоминать тот ужас. В книге есть один неподписанный полароид. Ветеран с него сказал: в своей жизни он уже подписал все что надо и больше ничего не подпишет. Мне показалось это достойным ответом.

В книгу я решил взять цитаты из воспоминаний ветеранов, которые меня самого поразили до глубины души. Все они о разных человеческих чувствах — о любви, радости, горе, отваге и, конечно, о страхе умереть. Мне кажется, такие цитаты в сумме создают собирательный образ человека, прошедшего через войну.

— Кстати, о подписях. Почему для тебя было важно, чтобы каждый из твоих героев оставил на полароиде свой росчерк?
— Все письма, подписи, медали, старые фотографии — это некий след, который нам остается после ветеранов, когда они уходят. Найдя письмо своей бабушки и посмотрев на ее старые фотографии, где на обратной стороне были подписи, я увидел в этом почерке саму бабушку. Только потом я узнал, что благодаря графологии можно воссоздать психологический портрет человека, даже если его уже нет в живых. Вот так я и решил делать два портрета в одной фотографии — внешний и внутренний.

— Мне кажется, книжный формат усилил звучание твоего проекта. Собранные в очередной интернет-публикации, эти полароиды не вызывали во мне особенного отклика. Но в издании история работает совершенно иначе. По ходу просмотра, понимая, что за время съемочного процесса и подготовки работы некоторые из ветеранов наверняка ушли из жизни, я начинала ловить себя на мысли, что вижу вовсе не фотокарточки, а будто бы снимки с надгробий. Это создавало сильный эффект в сочетании со специфической тактильной обложкой книги. Скажи, изменилось ли для тебя самого восприятие собственного проекта с выпуском «Подписей войны»?
— Я однозначно уверен, что книга вывела проект, как и мое осознание его, на новый уровень. Я не ожидал увидеть, что серия может так удивительно работать в форме издания. Создавая «Подписи войны», мы очень много вложили своих личных ощущений и переживаний, именно поэтому эта история так воспринимается. И, самое главное, пару недель назад книга вернулась туда, откуда начался весь проект, к моей бабушке.

Что касается тактильной обложки, то легко заметить, как на ней очень просто остаются полосы, потертости или следы. И это тоже не просто так. Мы решили поступить подобным образом, чтобы книга была, как и ветеран, со своими шрамами и морщинами от времени и пережитых событий.

За пять лет, что я потратил на этот проект, очень много всего изменилось. Не только в судьбах самих героев, но и в наших странах. Сложно проследить судьбу каждого из ветеранов. Я только могу сказать, что родная сестра моей бабушки, с которой начинается книга, умерла два года назад. Еще один ветеран, близко мне знакомый, тоже ушел из жизни. Вот так и получается, что людей нет, а фотографии их есть. И есть память о них, а это и была главная идея всего проекта «Подписи войны».


Комментариев нет:

Отправить комментарий